Хочу ли я, чтобы Юра ощупал меня пристальным осязаемым взглядом, или больше его не вынесу?..

Легонько, но ощутимо бьюсь затылком о кафель, однако наваждение не проходит. Жизнь — дрянь.

При помощи наглости, здоровой злости и верного лезвия я справлялась со всеми брошенными ею вызовами, но едва ли справляюсь сейчас. Потому что... хочу. Очень хочу, чтобы Юра вечно смотрел на меня так.

Хочу сидеть в темноте, чувствовать парфюм с ароматом морозного утра и сходить с ума. Хочу стать его тенью... До отчаяния, до боли под ребрами, до бессильно сжатых кулаков, до едких слез хочу быть с ним рядом.

Решительно стягиваю познавшие огонь и воду штаны и олимпос и прячу в рюкзак. Выпячиваю грудь и, не обращая внимания на чьи-то тщетные попытки вломиться, долго верчусь перед зеркалом.

Пусть не без потерь для репутации, пройдя через невероятный стыд и ужас я заполучила что хотела — внимание Юры. А сейчас облачена в платье, которое он мне... купил.

Глаза лихорадочно сияют, щеки горят, под бархатным чокером на шее бьется жилка, темные волосы волнами рассыпались по плечам.

Что-то неуловимо изменилось, и я себя не узнаю: девушка в заляпанном отражении слишком взрослая. И слишком красивая, чтобы быть мною...

«...Интересно, Юра что-то незаметно подсыпал в стаканчик с кофе, или его дьявольское обаяние напрочь лишило меня мозга?..»

Стук снаружи становится более требовательным, сквозь шум прорывается низкий голос Светы:

— Кир, ты жива? Котенок, я тебя заждалась... Жажду подробностей.

Вздыхаю, вешаю на плечо рюкзак и распахиваю дверь. Света тут же берет меня в оборот — приобнимает и, лавируя между разгоряченными ожиданием и спиртным фанатами "Саморезов", ведет к дальнему окну.

Верчу головой в надежде увидеть Юру, но по пути ловлю цепкий взгляд Ярика, стоящего на сцене в окружении незнакомых парней и девчонок, и опускаю очи долу. Изрядно запыхавшаяся Элина нагоняет нас, нависает надо мной и нервно заправляет за уши голубые пряди:

— Что случилось, Кир? Реально попалась с украденным? Ты в норме? Надеюсь, тебе ничего не сделали?

— В норме... — Киваю. В очередной раз одолевает приступ невыносимого стыда, и я тереблю подвеску-каплю на дурацком, вызывающем чокере. Если при следующем рождении смогу выбирать родню, в старшие сестры обязательно выберу эту девушку с прозрачными, запредельно грустными глазами... Щеки заливает краска.

Вкратце рассказываю о произошедшем в секонд-хэнде, умолчав лишь о причинах, погнавших меня в тот злосчастный магазин. Тем более, они не являются оправданием. Еще один подобный проступок, и в дно, которого я почти достигла, постучится гребаный ад...

— Кир, мое предложение в силе! Если настолько нуждаешься в деньгах, приходи завтра к нам. Организуем движ. Заодно увидишь, чем мы с Яриком живем... — Элина не наезжает, не выносит мозг — наоборот, протягивает руку помощи, и я рассыпаюсь на клятвы:

— Это было в последний раз. Обещаю. Дернул черт. Так хотелось быть кра... — Но тут же осекаюсь. Жаловаться не в моем характере.

Света сонно улыбается, щурится, будто все идет по какому-то ведомому только ей плану, и вкрадчиво выдает:

— А меня интересует другое...

Быстро извиняюсь перед Элиной, оттаскиваю Свету в сторонку, и та едва удерживается на высоченных каблуках. Я бы и самодовольную рожу этой ненормальной начистила, если бы чуть меньше уважала.

— Что это вообще было?! Зачем ты напрягла Юру? Ты хоть понимаешь, что я теперь ему деньги должна?!

— В новогоднюю ночь мы забились, что он перестанет материться, или придется платить... — В мутных глазах Светы еще ярче полыхает торжествующий огонь. — Но он постоянно нарушает уговор и задолжал нам гор-раздо больше. Считай, что это милое платье — наш подарок в складчину. В нем ты особенно хор-роша... Между вами что-то было? Да или нет?..

Приступ головной боли сверлит висок. Она точно озабоченная.

— Нет конечно!.. — Рычу, и Света, склонившись над мной, доверительно шепчет на ушко:

— Тогда почему Юрочка влетел сюда совершенно дурной и чуть меня не прибил?..

— А не лучше ли спросить у него?! — выстраиваю глухую оборону, но в солнечном сплетении отчего-то теплеет, и горло подпирает крик ликования.

В зале гаснут почти все лампы, над сценой загораются софиты. Раздается радостный вой, свист и аплодисменты публики, Ярик и ребята, похватав инструменты, заступают на свои посты.

Не добившись грязных подробностей, Света поправляет корсет, оглаживает оборки на пышной груди и отваливает, а я отползаю в полутемную нишу за колонной, взбираюсь на ставший родным подоконник и кладу под спину потрепанный рюкзак.

Воспоминания о сегодняшнем дне потоками грязной воды подбираются к сердцу, вытянув шею, я внимательно наблюдаю за музыкантами и тяжко вздыхаю.

Грохот барабанов и рев гитар перекрывают все другие звуки, а потом Ярик, превратившийся в ослепительно красивую, недосягаемую суперзвезду, подходит к стойке и берется за микрофон. В такого Ярика – внешне сдержанного, но генерирующего запредельно мощную энергию — можно влюбиться, сразу и намертво. Поддаюсь искушению и живо представляю, как Ярик-со-сцены ведет меня за руку к свету и счастью... Но надуманная влюбленность тут же сходит на нет под напором его братских флюидов. То, что я вижу — сценический образ, а на самом деле он другой.

Спокойный, как море, надежный, как стены... Он добрый. И если в следующем воплощении мне все же позволят сделать выбор, я уже знаю, кто будет моим старшим братом.

Впервые вслушиваюсь в слова песни Ярика и меня накрывает невыносимое дежавю — в ней многое перекликается с моей никчемной жизнью. Истории, которые он проживает на сцене – ужасающие в своей откровенности, спетые и сыгранные на оголенном нерве — выворачивают наизнанку и обжигают души, но наполняют их любовью, верой и надеждой.

Масштаб его дара не для флэта и узкого круга друзей — он нужен многим людям и реально способен их спасти.

...Папа, личинки на плесени, красная рожа охранника, волшебные глаза Юры... Мне тоже больно и сложно, но, несмотря на испытания, я никогда не сломаюсь. Переверну мир, перекрою его под себя или приму поражение, но счастливой куклой не притворюсь.

Безучастно оглядываю сказочное место, куда меня вынесли превратности судьбы, и сердце пронзает острая иголка.

Слившись с тенью колонны, в двух шагах слева стоит Юра — тренч застегнут под горло, руки скрещены на груди. Как обычно, он держит все под контролем, но, присмотревшись, я замечаю в выражении его красивого лица нечто иное – обреченное, пугающее и фатальное. Он как будто принимает решение, способное его уничтожить, и мне всеми фибрами души хочется его остановить...

Еще в день нашего не слишком удачного знакомства я уловила, что он не вывозит, хотя изо всех сил старается держать марку.

И не справляется даже с глупой наглой девахой вроде меня...

Если его жестоко предали, значит, когда-то он сильно любил. Он умел любить — искренне и самоотверженно. Шальная мысль воодушевляет и одновременно отравляет кровь.

Мне тоже нужна от него взаимность. Позарез нужна его любовь...

Словно в насмешку над моими мечтами, к Юре подваливают две размалеванные пьяные девахи и настойчиво лезут целоваться. Хохочут, извиваются, делают непристойные предложения, от которых возникает желание проблеваться, но Юра, включив улыбочку, игриво обхватывает их за талии и ведет к выходу.

От досады немеет тело. Они явно красивее. Успешнее, взрослее, богаче.

Будет сложно конкурировать с такими. Да мне же вообще ничего не светит...

Юра галантно открывает перед девахами дверь и с легким поклоном выпроваживает на лестницу:

— Ледиз... Пора на воздух! — сменив выражение лица на крайне недовольное и надменное, он что-то быстро говорит здоровенному секьюрити и легкой походкой возвращается к бару.

Перегнувшись через стойку, достает бутылку вина, ловко уводит у бармена штопор и, тряхнув головой, скрывается в толпе.