Кожаный ремешок, обвивающий ее тонкое предплечье, задирается, я вдруг замечаю под черными завитками тату страшные шрамы — продольные и поперечные борозды разных оттенков, давние и не очень — но ни о чем не спрашиваю. Между нами возникает невидимая, но прочная связь — с Элей круто даже молчать. Бывают люди, рядом с которыми монохромный беспросветный мир по умолчанию обретает краски.
К тому же она только что слово в слово повторила мой план по спасению папы...
Я открываюсь, как шкатулка с потайной кнопкой: Элина ее обнаружила, и теперь невозможно скрыть то, что копилось внутри годами. Впервые в жизни выговариваюсь, и получаю массу дельных советов, слов сочувствия и ободряющих улыбок.
Раздается шарканье шагов, в гостиной нарисовывается заспанный Ярик — зевает, трясет красными взлохмаченными патлами, трет татуированной рукой лицо и, узрев меня, выдает искреннюю радость:
— Привет, малая! — он садится в кресло возле Элины, забирает со столика банку и с щелчком вытягивает колечко. — Говорил я девчонкам, что все с тобой будет окей: ты знаешь, как выживать, и, в случае чего, применишь навыки на практике. Тебя не свалить просто так.
Он поправляет мешковатую толстовку, вливает в рот энергетик и удовлетворенно откидывается на обитую гобеленом спинку.
Незаметно щипаю себя за локоть: живая рок-звезда, запросто повелевающая потоками неизвестной науке энергии, вот так запросто, по-дружески, болтает со мной... Пропускаю петлю и хмыкаю:
— Откуда такая уверенность?
Ребята многозначительно переглядываются, и Ярик, дернув губой, улыбается:
— Сам был таким. В пятнадцать меня чуть не убил отчим. Я сбежал из дома и три года жил вне его стен.
Я впадаю в ступор, но стараюсь не показывать, насколько сильно поражена — киваю и принимаюсь за фигурку Ками, но в душе растет и крепнет стойкое уважение и собачья признательность к обоим моим собеседникам.
Они офигенные. Мудрые и спокойные. Просветленные...
Элина и Ярик увлеченно обсуждают концерт и планы на ближайшее будущее, глушат свой энергетик, разводят демагогию по поводу разбора какой-то песни... Превращаюсь в слух в упрямой надежде поймать хоть крупицу информации о Юре, однако ребята о нем не упоминают — видимо, он не стал обо мне трепаться.
На сердце теплеет, глаза жжет, хотя это поистине глупо.
Завязываю узелок, отрезаю лезвием нитку и невольно наблюдаю за взаимодействием влюбленной парочки: намертво сцепленные руки, покрасневшие щеки, расширенные зрачки — между ними искрит воздух, возникает химия, от которой те буквально пьянеют. Некстати вспоминаются слова Светы про то, что Юра никого не возьмет за руку...
Боль вот-вот настигнет меня и отшвырнет с занятых позиций, и я сконфуженно кряхчу:
— С вами неловко... — Ребята наконец обо мне вспоминают, разжимают пальцы и прячут руки в карманы.
Довожу до ума последние мелкие штрихи, кладу "Ками" рядом с собратьями по группе и провозглашаю:
— Готово!
Элина и Ярик приходят в полный восторг — вертят обмякшие тельца в руках, отпускают понятные только им шуточки и весело хохочут.
А я внезапно обнаруживаю, что ночь наступила слишком уж быстро — в полосе между плотными шторами виднеется непроглядная чернота. Страх и удрученность давят на грудь — я не подумала о месте ночевки, хотя в моей реальности нельзя без запасного плана.
Есть вариант забуриться к тете Вале — та не откажет, примет как родную и постелет на диване. Но вопли, доносящиеся из-за стенки, все равно не дадут уснуть. Да и как уснешь, осознавая, что папа специально — упорно и изощренно — губит себя.
Можно вернуться к стерве Свете, но злость на нее все еще сильна. Это она виновата в моей неуместной решительности и полнейшем провале с Юрой.
— Оставайся у нас! — Элина в миллионный раз улавливает мой настрой и тепло улыбается. — В одиннадцать начнется стрим, разыграем твои работы. Ярик все сделает в лучшем виде. А ты — отдыхай.
Глаза слипаются. Чтобы выбить из головы любовный бред, сегодня я работала за десятерых. Поэтому, в самый последний разок, не стану отказываться от их предложения...
13
Накануне я почти не спала — на жестких стульях зала ожидания выспаться проблематично, поэтому нынешней ночью, отключив инстинкт самосохранения, стыд, боль, досаду и привычную тревогу за отца, словно умерла, стоило только коснуться ухом подушки.
Обретаю себя лишь по жужжанию будильника — в солнечных лучах сияют пылинки, стены небольшой кухни облеплены разноцветными стикерами с рисунками и глубокомысленными фразами, в которых угадываются цитаты из песен Ярика.
Я все еще в параллельном мире — спокойном и теплом, в гостях у любящих друг друга ребят.
Воспоминания тут же сгущаются черным дымом, но я усилием воли прогоняю их прочь. Юра ничего не сказал о моем позоре, иначе это бы выплыло в разговорах по душам еще вчера. Значит, при Эле и Ярике можно с успехом прикидываться, что все хорошо, не напрягаясь и не опуская оченьки долу.
Но от очередного кошмарного эпизода моей биографии все равно хреново так, что немеют руки.
Беда в том, что никакой тактики, кроме внезапности и обезоруживающей честности, у меня не было. Не сработало...
И несмываемый позор теперь будет со мной вечно.
"Молодец, Кира. Сама себе вырыла яму... Не нужно было слушать чужих подсказок, черт бы побрал эту помешанную советчицу..."
Хлопаю себя ладонью по лбу, шепотом матерюсь, отправляю контакт Светы в черный список и выбираюсь из-под придавившего меня одеяла. Попутно оперативно обдумываю план действий на предстоящий денек — он просто необходим, когда чувствуешь, что вот-вот лишишься разума.
Я не знаю, как прошел стрим, и на что рассчитывать — начинать ли мечтать о спокойных вечерах в стенах родной убогой квартиры вдвоем с трезвым папой, или надежды на мир и лад отодвинутся на неопределенный срок?..
Как бы там ни было, еще очень рано, в столовую успеваю — если что, Валентина Петровна прикроет и милосердно распишется в дневнике. Папе позвоню по дороге...
Тихонько встаю и на цыпочках пускаюсь на поиски ванной.
— Доброе утро! — Элина, одетая в длинную футболку и шорты, выходит в прихожую, поправляет очки и сонно щурится. — Осторожно, там кран барахлит. Ярик сегодня починит...
— Доброе. Спасибо. Я скоро уйду...
— Брось. Без напрягов, ты дома! — Она предусмотрительно включает для меня свет и вручает полотенце, и я, проглотив слезы признательности, прячусь в обложенном кафелем закутке. Несмотря на древность ванной и умывальника, здесь идеальная чистота, и Ярик, имеющий то ли божественный, то ли дьявольский дар и сотни восторженных фанаток, вдруг волне отчетливо представляется с разводным ключом в руке. Нелегкое прошлое вполне могло одарить его самыми неожиданными умениями и навыками — мне ли не знать.
Я тоже могу чинить краны.
Пахнет моющими средствами, побелкой и плесенью — в старых квартирах всегда один и тот же запах, — и я действительно чувствую себя как дома. Аккуратно складываю одежду на краешке ванны, отодвигаю резиновую шторку и встаю под душ — поначалу меня обдает ледяным ливнем, а потом накрывает щедрой порцией бодрящего кипяточка.
Но сквозь пар, исходящий от горячих струй, пробивается еле слышный аромат мяты и мороза — знакомый, острый, как стекло, ранящий и волшебный. Распахиваю глаза, и вода мгновенно заливает картинку.
Юра. Его присутствие мерещится даже здесь.
Впрочем, ничего удивительного — он наверняка часто сюда наведывается по делам и по дружбе. А мне надо поторапливаться и поскорее валить — встретиться с ним после случившегося я желаю в последнюю очередь.
Стыд обжигает почище неисправного душа и заставляет мучительно страдать...
Сколько себя помню, я живу сложно. Научилась справляться с болью, загоняя ее поглубже в сердце так, что она переставала донимать.
От меня миллионы раз ускользала удача.