Пофиг. Я давно поймала дзен.

Главное, что после случившегося папа не пьет — сдал мне на хранение банковскую карточку и пояснил, что так будет надежнее. Две недели назад я вернула ему управление средствами — доверие так доверие. В тот же вечер он принес из магазина нормальный свежий торт, мы опять болтали ни о чем и пили чай — только мой был густым и соленым от накативших рыданий.

Теперь я почти каждое утро глажу отцу одну из двух приличных рубашек и сопровождаю его в поликлинику, МФЦ или собес — мы уже выбили положенные ветеранские выплаты, написали заявление на выдачу путевки в санаторий, встали на очередь на новый протез, освободили от сорняков небольшой участок за городской чертой и посадили на нем картошку, лук и грядку моркови.

Практика успешно пройдена, зачетка закрыта, до сентября и начала последнего курса еще пара недель покоя и благословенной определенности.

Но я все равно боюсь однажды утром проснуться и обнаружить, что все это сон.

Ежеминутно и мучительно борюсь с собственными страхами — подолгу разговариваю с папой, не оставляю его одного, постоянно проверяю, на месте ли карточка, не пропал ли запасной комплект ключей с гвоздика в прихожей, ночами прислушиваюсь к мерному храпу из-за стены и как одержимая вяжу своих кукол.

Возможно, на фоне стресса мамино душевное нездоровье передалось и мне.

Впрочем, сейчас я ей по-настоящему благодарна — в кои-то веки ее напутствия пригодились и помогли в жизни. До чего бы мы с папой докатились, если бы не фигурки из разноцветных ниток...

Я специально не говорю отцу, откуда взяла деньги — пусть рисует в голове самые страшные картины моего падения, переживает, раскаивается и ни на секунду не забывает про стенания и горькие слезы.

Но стыдливо молчу я еще и потому, что прекрасно знаю — дело вовсе не в моем умении вязать всякие безделушки.

Сразу после чудесного избавления от Кубика в мой не шибко сообразительный мозг закралась мыслишка, приведшая к прозрению — в то утро Ярик вручил мне наличку, хотя средства от ночного аукциона поступали на счет. Ребята никуда не отлучались из квартиры, а ближайший к Экскаваторной банкомат находится в торговом центре в трех автобусных остановках от забытого богом района.

Все предельно понятно: Ярик и Элина пожалели меня — просто так, за красивые глаза, снабдили деньгами и буквально спасли. Сделали добро и двинулись дальше, но даже отсюда, из своего ада, я теперь стараюсь им соответствовать — не воровать, не думать о людях плохо, не нервничать и не материться без веского повода. Их поступок перевернул мою картину мира. Наверное, так чувствует себя заблудшая душа, узревшая чудо и решившая измениться.

Я не звоню им, даже когда приходится сложно, а номер вездесущей Светы так и болтается в черном списке. Хватит. Справлюсь своими силами.

Ни за что больше не попрошу помощи, не покажусь жалкой, не опозорюсь.

От простых и единственно правильных слов, сказанных Юрой тем вечером на темной крыше, во мне что-то сломалось. Может, это и есть взросление — когда жизнь больше не имеет ярких красок и острых углов, а каждый день превращается в торг с самим собой.

Его темный мрачный образ постоянно со мной — тревожит, изводит, провоцирует на нелогичные поступки. Больше нет твердости в руках и беззаботности в мыслях. Я стала... осторожной. Научила себя не думать о нем и худо-бедно существовать в выстроенных рамках, но иногда срываюсь и пытаюсь наверстать упущенное — с упорством сталкера ищу по старым форумам и архивным тредам любую информацию о Юре в составе «Саморезов».

К несчастью, сеть помнит все — стримы с его прежней, давно удаленной страницы, расползлись по фан-чатам.

Несколько лет назад Юра был другим — улыбчивым, восторженным, заносчивым, нервным. Его ролики напоминали рассказанные на ночь сказки — вранье, от которого становится лучше тем, кто хочет в него верить.

Потрясающее умение сопереживать, ставить себя на место другого и тонко чувствовать все оттенки чужих эмоций завораживали зрителей и накрепко подсаживали на ожидание новых видео. Если бы наткнулась на его канал тогда — влилась бы в ряды сумасшедших фанаток и накрепко влюбилась на три года раньше.

Наблюдая за ним, ловя улыбки и полутона, вдохи и выдохи, грусть, страх, боль и радость в волшебных зеленых глазах, я окончательно поняла, кем для него являются ребята и вся их группа.

Самым главным проектом. Смыслом жизни. Мечтой.

Тем же, чем давно стало для меня спасение папы.

Ролики со страшными сказками Юры о горе, слабости и преодолении спасали меня почти все скучное взрослое лето, но однажды, в страшную жару, окутавшую город непроглядной пеленой смога, я нашла видео, на неделю ввергнувшее меня в черную злобу и тяжеленную, как камень, депрессию.

На нем Юра в драной тельняшке, со смешной девчачьей заколочкой у лба, со всей искренностью рассказывал, как счастлив с девушкой...

"...Это заменит вам любой допинг. Поможет пережить самый жесткий отходос... Серьезно: просто влюбитесь... Я не говорил вам, но у меня есть любимая. Давно и официально. Когда я увидел ее, она нуждалась в помощи. Мы долго дружили, узнавали друг друга… Уже год мы вместе — осознанно и навсегда. Это бесценно: строить совместные планы, говорить по душам, доверять ей, спать с ней, просыпаться рядом с ней…"

Мне было больно. Чертовски больно видеть его таким — юным, беззаботным и счастливым, и слышать выворачивающую наизнанку исповедь.

От гребаной боли померк свет, а несчастное ослабевшее тело превратилось в пепел.

Почему-то подумалось о лезвии, и о том, как испуганный Юра выбил его из моих рук.

«...Целый год мы были семьей, но в итоге никто не оценил жертв. И мне... тоже нахрен не нужны ничьи жертвы. Прости...»

Юра не будет таким беззаботным, открытым и беззащитным уже никогда.

Никогда... Нет ничего страшнее и безнадежнее этого слова.

И я бы всю оставшуюся жизнь так и лежала на диване тупым гнилым овощем, но страх за папу и мое собственное будущее заставил подняться и выйти из духоты комнаты. Нацепить олимпийку с секретом в манжете, умыться холодной водой и, через досаду и ужас, раздирающий легкие, дышать и идти вперед. Пожалуй, если бы мы столкнулись с Гелей на улице, у нее едва бы повернулся язык назвать меня дерзкой отмороженной Шелби — скорее уж придавленной бытом старушенцией, зомби, бледной тенью...

Я нагружала себя повседневными заботами и домашними делами, самоотверженно посвящая все свое время единственному человеку, который у меня остался — папе. Благо, он с готовностью откликался на любой кипиш.

Зато мои старания с лихвой вознаградились — мы собрали неплохой урожай ягод на заброшенных дачах и заставили вареньями и компотом все полки в кладовке. Переклеили обои в прихожей. Купили в ломбарде подержанный ноутбук.

Существует два мира — мой, привычный и понятный, не дающий мечтать, населенный людьми типа Гели или шестерок Кубика, и мир небожителей. Нереальный, яркий и... усилием воли... почти забытый.

Но в первом я хотя бы ориентируюсь и не ощущаю боли. Стараюсь чаще гулять, не выпуская из поля зрения двери подъезда, вдыхать воздух августа и проветривать голову. Поддерживать уют. Радоваться мелочам...

И гордиться собой и папой.

В бескрайнем загазованном пространстве над городом кружатся золотые нити паутинок, лето отдает земле последнее тепло, еще совсем недавно свежая листва утратила сочность, поблекла и потемнела. Природа готовится к умиранию, в воздухе витают запахи яблок, сухой травы, сжигаемой ботвы, осени и скорби. Именно в это тоскливое странное время года целых восемнадцать лет назад я пришла в мир.

Сегодня мой день рождения.

Я дожила. Стала взрослой.

И чертова жизнь, как ни старалась, не смогла согнуть меня в бараний рог.

Уткнувшись подбородком в колени, сижу на мягком, сверкающем в предзакатных лучах рубероиде крыши, вслушиваюсь в приглушенные звуки оставленной далеко внизу улицы и безучастно рассматриваю виды, открывшиеся моему взору.